Борис Мегрели - Именем закона. Сборник № 3
— Но… зачем? — с трудом говорит Юрий. — Он мертв, зачем?
Она улыбается, и от этой улыбки по моей мокрой спине ползет холодок.
— Что есть смерть? — слышу ее голос, но губы сомкнуты. — Тлен или новая жизнь? Несите…
Мы становимся по обе стороны каталки, двигаем ее, открывается дверь, коридор, и опять никто…
И снова дверь, белый зал, на постаменте посередине — обитый красным кумачом гроб…
— Он был офицер…
Кажется, это она произнесла, впрочем, не уверен.
Укладываю Игоря, только теперь замечаю, что на нем добротный хорошо сшитый штатский костюм.
Всматриваюсь в его белое лицо. Никаких сомнений, он умер, наверное, дня два назад — вон на лице синеют трупные пятна…
Но тогда зачем это все? Усилия наши оказались напрасными, мы рискуем зря…
— Переодевайтесь…
На стульях какие-то костюмы, мы переглядываемся и послушно натягиваем на себя белые рубашки и все остальное. На лацкане моего пиджака крупный значок: «Харон. Фирма ритуальных услуг». Значит, мы… О Господи…
— Там остался наш товарищ, — говорит Юрий. — Он в опасности.
Она улыбается:
— Опасность — это глупое восприятие. Так думают те, кто не знает истины. Модест вне опасности. Те, кто дал вам машину, — тоже. Они ничего не помнят и не вспомнят. Вы должны идти со мной…
Теперь она говорит отчетливо и внятно. Мы ставим гроб на каталку и вывозим из зала, и тут в моем отупевшем мозгу вдруг сопрягается все…
— Ты спасла меня, ты помогла нам и теперь, но… зачем тебе… мы?
— Вы должны все сделать сами, — говорит она непререкаемо. — В этом ваше прощение…
Но за что это, Боже ты мой, за что? За то, что мы — люди, всего лишь люди?
— Ты прав, — слышу ее голос.
…Двор, черный лимузин, вкатываем гроб в его чрево, Юрий садится за руль, я рядом, пора трогаться, и я снова чувствую, как меня охватывает озноб. Она говорит:
— Вам откроют ворота, разговаривать не нужно ни о чем…
Юрий включает зажигание, нажимает педаль газа, автомобиль мощно и уверенно трогается, в зеркале я вижу, как следом за нами трогается наш фургон, за рулем — Модест…
Нас выпускают беспрепятственно…
26…Я выезжаю следом за черным автомобилем. Это — катафалк, ворота распахиваются… Все похоже на сон…
На условленном месте нас ждут экспедитор и грузчики (странно — мы не договаривались встретиться после «дела», кажется — только позвонить!). «Спасибо, ребята, выручили!» — я уступаю руль, состояние словно после тяжелой болезни…
И они уезжают…
Сажусь рядом с Юрием и Джоном. Едем. Они тяжело молчат, я оглядываюсь — красный гроб покачивается, словно корабль на волнах. Откуда они его взяли? И мрачная догадка буравит мой взбудораженный мозг…
Там — Игорь. Его убили… Наши усилия напрасны.
Останавливаемся около дома Юрия Петровича. В его квартире ждет Зинаида. Господи, что мы ей скажем, что…
— Хочешь взглянуть? — вдруг спрашивает Юрий Петрович.
— Н-нет… — бормочу в ответ. — Зачем?
— И все-таки… — Он выходит, открывает задние дверцы, оглядывается на нас и решительно приподнимает крышку гроба.
И я вижу, как на его лице отражается недоумение, мгновенно переходящее в ужас.
Гроб пуст…
Он стискивает голову ладонями:
— Ребята, это же сон, мы все спим и никак не можем проснуться…
— Нужно идти, — сурово произносит Джон. — Она там. Она ждет.
…Садимся в лифт, этаж, еще этаж, стоп…
— Я… сам… — говорит Юрий Петрович. Он хочет позвонить в дверь, но она… открыта.
27…Сон, сон, сон… Болезненный кошмар, что я скажу Зине, что объясню…
Снимаю дурацкий черный пиджак с фирменным значком, медленно (удерживаю шаг — подольше, подольше…) иду к дверям столовой, я знаю, Зина — там…
Увы, не одна… Она разговаривает с кем-то, слышен мужской голос, и совершенно невозможный по красоте — ее. Низкий, обворожительный… радостный — она сошла с ума… Господи, кто мог прийти к ней в такую минуту?
Ударяю дверь ногой и… застываю на пороге. Она сидит на диване, прижавшись к молодому человеку в форме — офицер милиции лет 22-х на вид, и… мне кажется, что я падаю в пропасть…
Это Игорь. Он удивленно смотрит на меня, потом на часы:
— 18.00. … — улыбается, — мама, мне пора, служба…
И Зина улыбается… мне — улыбается так, словно ничего и не было.
Откуда ты взялась в моей сломанной жизни, Зина…
…и, словно ядро, вышибленное из ствола могучим напором порохового взрыва, — вылетаю на лестницу и срываюсь вниз. Джон и Модест несутся за мной. Скорее, я знаю, что там…
Выскакиваем на улицу, погребального катафалка нет, он исчез. Я вижу ошеломленные лица своих товарищей.
Джон подходит к кромке тротуара и жестом подзывает нас. Видны отчетливые следы протектора, они высыхают на глазах.
А мимо проходит молодой офицер милиции, и мы провожаем его долгими-долгими взглядами.
И понимаем: есть многое на свете, что не снилось — это самое лучшее объяснение. А мой Игорь? Может быть, он тоже… ищет меня?
28…Этот вечер был трудным, квартирные драки и склоки, потом привели двух карманников, один нагло все отрицал, хотя оперативник из спецгруппы намертво зажал его руку с чужим бумажником…
Болит голова, словно долго не спал, и мама была какая-то странная…
И этот мужчина в белой рубашке…
…А потом раздался резкий телефонный звонок, и Темушкин нетерпеливо махнул рукой — не слышишь, что ли?
Старушечий шамкающий голос; бабушка утверждала, что днем на Ваганьковском похоронили какую-то девочку и что похороны эти связаны с тяжким преступлением. Она не назвала себя и повесила трубку.
Доложил Темушкину. Он долго морщил лоб, потом улыбнулся:
— Тебе, Зотов, больше всех надо? Это же мистификация или сумасшествие. Плюнь…
И я понял, что мой старший, умудренный жизненным и служебным опытом товарищ — прав.
Неправедный пусть еще делает неправду…
11.01.91.
P. S.
Стихотворение, написанное рукой Игоря, которое Зинаида Сергеевна нашла во внутреннем кармане его плаща:
…И страстного лица таинственный укор,
И странное души преображенье;
Смотрю на вас: вы опустили взор,
А в сердце — пустота, любви определенье…
И в сумрак уходя послушно и легко,
Вы жест изящный дарите, играя,
Все сказано, увы… И Слово — далеко,
Но рядом с вами сердце догорает.
Оно не в силах Светлый крест нести,
Оно давным-давно остановилось.
Последний взгляд. Последнее «прости».
Пусть властвует Любовь. Или хотя бы… милость.
Эдуард Хруцкий
ПРОГУЛКА НА РЕЧНОМ ТРАМВАЕ
ПРОЛОГ
Окно камеры, забранное решетками и закрытое козырьком, выходило на глухую стену, поэтому казалось, что утро не приходило сюда, а был бесконечный вечер.
Игорь Корнеев сидел на нарах голый по пояс. В камеру, рассчитанную на восемь человек, набили пятнадцать. Поэтому тесно было и душно.
За столом играли в домино разрисованные татуировками парни. Уголовники. Хозяева камеры.
— Рыба, — стукнул костяшкой по столу один. — Следующие.
Он встал, подошел к соседним нарам и почтительно спросил лежащего человека:
— Играть будете?
— Буду.
С нар встал Филин. Он потянулся и подмигнул Корнееву:
— Пошли, Игорь Дмитриевич, высадим чемпионов.
— Пошли, — усмехнулся Корнеев.
Но им так и не удалось даже сесть к столу.
Лязгнул засов, распахнулась дверь.
— Корнеев, к следователю, — скомандовал надзиратель.
В камере на секунду повисла тишина.
Филин сжал плечи Игоря и сказал тихо:
— Держись.
Корнеев кивнул.
Даже мрачный тюремный коридор показался после затхлости и мрака камеры прохладным и светлым. Игорь шел, заложив руки за спину. Гремели замки, мелькали двери, кормушки, глазки́.
— Стой, — скомандовал надзиратель.
Он скрылся за дверью и вышел через минуту:
— Заходи.
В следственной камере за столом сидел человек в мундире прокуратуры.
— Ваше дело прекращено за недоказанностью. Распишитесь.
— Значит, я не брал взятку? — с ненавистью спросил Корнеев.
— Нет, мы этого не доказали — пока. Из-под стражи вы освобождаетесь. Распишитесь, — дежурный офицер положил перед Корнеевым ведомость. — Удостоверение ваше сдано в кадры, часы, семь шестьдесят денег, авторучка, записная книжка, бумажник, брючный ремень, справка о прекращении дела.
Корнеев расписался.
— Все.
Дежурный сочувственно посмотрел вслед человеку в серой милицейской форме с обрезанными погонами и петлицами.
